Олег Бобров: Нужно честно признаться - мы не в состоянии содержать медицину

Развернутая на востоке война доказала экономить на армии - то же, что вкладывать в государство бомбу замедленного действия. Но приобрести танк значительно дешевле, чем вырастить хирурга, под нож которого не страшно лечь. Обнищания отечественной медицины выливается не только в отток специалистов, но и в девальвации профессиональных ценностей: теперь главная цель врача - не спасти пациента, а заработать денег. Почему так происходит и можно ли спасти украинскую медицину? С этими вопросами «ВЗ» обратилась к выдающегося хирурга, профессора, доктора медицинских наук Олега Боброва, который в свое время и сам стал жертвой системы.

ВЗ Расскажите, почему и когда вы решили связать свою жизнь с медициной?
- В роду врачей никогда не было - большинство мужчин шли в военные. А я попал под влияние потрясающих фильмов, да еще и книг начитался ... Очень хотел людей спасать. В круг общения моего деда входили очень важные киевские профессора, и мне импонировал образ «белого халата». Затем вышел фильм «Дни хирурга Мишкина», и в подсознании окончательно сформировался образ молодого врача-новатора, который на периферии достигает потрясающих результатов. Я чувствовал в себе огромные ресурсы, поэтому и решил поступать в медицинский. Школу я заканчивал на севере, в гарнизоне, где стояла флотилия подводных лодок. Школа хоть и не имела даже номера, но знания дала хорошие. Гарнизон был закрытым, все на виду - приходилось учиться. Поехал поступать на родину - в Киев, хорошо, что здесь жили дедушка с бабушкой. Поступил сразу, учился хорошо. И условия тогда были другими: о взятках за экзамены и речи не могло быть! Учения «дышало» академизмом.

ВЗ А как вы выбирали специализацию?
- А куда было идти? Не в терапевты же! Несерьезно ... Сейчас у студентов отношение к профессии другое. Когда я работал в академии последипломного образования имени Шупика, у меня было много интернов. И был специальную тетрадь. Туда я записывал фамилии талантливых молодых врачей: во-первых, чтобы по возможности чем-то помочь, а во-вторых, чтобы самому знать, к кому обращаться на старости лет. В последние три года работы я не записал в тетрадь ни одной фамилии, а количество интернов росло. Конечно, меня можно обвинить в старческом брюзжание, но когда я учился, мы все четко знали, кто чего хочет. Те, кто остановил свой выбор на агрессивных специальностям (хирургия, анестезиология, реаниматология), ходили на дежурство и уже через год-два становились в больницах «своими». Кстати, первую самостоятельную аппендэктомию я сделал на 4 курсе. Придя в интернатуру, я уже вовсю оперировал. Кстати, четко помню свой первый день в роли интерна. Я пришел к заведующему и сказал, что меня направили к нему в интернатуру. А он ответил: «Надевай халат - ты сегодня дежуришь. Мой телефон знаешь, в случае чего ..., а так - ты старший ». Тогда были потрясающие операционные сестры - бабушки, которые еще войну прошли. Иногда по-молодости стоишь в операционной и ничего не можешь сделать. Подойдет такая бабуля, посмотрит и скажет: «А ну дай я!» ... И дело сделано. Учили, как могли, и никто не обижался на критику. Более того, когда оперировали сложный случай, совпадали все: посмотреть, поучиться. Сейчас это никому не нужно. В последние годы, когда я брал тяжелых пациентов, в операционную не просился никто. Говорили, что «опять профессор выпендривается, а на наш век хватит аппендицитов и грыж!».

ВЗ Каково было ваше первое «серьезное» место работы после интернатуры?
- Институт Шалимова: там я проработал два года. Тогда мой учитель Владимир Сергеевич Земсков защитил докторскую и стал заведующим отделением. К нему потянулись пациенты. Администрация института отреагировала негативно и «попросила» Земскова, а мы пошли вместе с ним. Так мы оказались в пятом корпусе Октябрьской больницы. Палаты по 18, а то и по 24 кровати. Одна даже двухкомнатная, стол доктора стоял в той палате - на гнойной ее половине. Считалось, кто три месяца здесь продержался, поэтому уже ничего не страшно.

Реанимация находилась в 150 метрах - в другом корпусе. Пациентов переводили на носилки и сами туда несли. На середине пути был фонтан - у него, как правило, случались остановка дыхания и показательные умирания при большом скоплении народа. Позже нам выделили автомобиль, который стоял под нашей операционной. В 1981 году на базе клиники создан центр хирургии печени, поджелудочной железы и желчных протоков. И мы замкнули на себе эти патологии со всего города. Рабочий график был круглосуточным, без выходных. Этажом ниже - отделение «спецтравмы», куда свозили специфических пациентов: бомжей и алкоголиков. Оглядываешь такого и не понимаешь - он в алкогольной коме или у него инсульт? С диагностических возможностей у нас были только Надежда Павловна, которая считала «троечку» - эритроциты, лейкоциты, СОЭ, и рентген-аппарат 30-го года. Правда, к аппарату прилагался уникальный рентгенолог Клавдий Васильевич. Таких уже нет! Он на этом аппарате умудрялся выполнять снимки, на которых было видно сосудистый рисунок кишечнике. Он делал какие-то самопальные решетки, и никто, кроме него, не находил с рентгеном общий язык ...

А еще была совершенно потрясающая операционная: мраморная, с высотой потолков 5 метров и специальным фонарем и отражателем. Обычного дежурства приезжало 70-80 карет «скорой». Из них минимум 30 - операции. Где до 1983 года мы оперировали 68% холециститов по всему городу. В год это было в среднем 700 случаев, тогда как остальные 22 больницы давали показатели 1-12. Нас стали называть «мясниками» и выискивать по другим больницам наши осложнения. Смирились с нами только через 3-4 года. Тогда у нас уже была очень сплоченная команда, и мы верили своему шефу. Он мог «растоптать» любого из нас в своем кабинете наедине, но, как только открывались двери, говорил, что это наказан - его лучший хирург. Мы всегда были за ним как за каменной стеной, и все вопросы шеф решал сам. Закончилось все в 1989 году. Мы удачно прооперировали дедушки одного высокопоставленного человека, и благодарен внук выделил нам 2500000 на реконструкцию корпуса. Подключили целый проектный НИИ, создали шикарный проект с зимним садом, ездили по выставкам, искали оборудования. Нас отселили в 10-ю городскую больницу на время реконструкции корпуса. Его же обнесли забором, но так ничего и не сделали - развалился Союз, и наши деньги обесценились. Проект закрыли, но первые два года мы не приживались на новом месте и надеялись, что вернемся в Октябрьскую. Периодически ездили туда, смотрели, как растягивают кирпича, из которых построен наш корпус, а на каждой из них - герб завода. Но так и не вернулись. Пришлось осваивать новое место работы и делать ремонт в 10-й больнице. К сожалению, шеф не успел воспользоваться тем, что создал, и в возрасте 61 года скончался. А меня перед своей смертью отправил на «свои хлеба». Сказал, что у меня пропал интерес, и если я сейчас не пойду, уже никогда не смогу работать сам. Посоветовал идти в другую клинику и помог устроиться. Там я, правда, не прижился и вскоре попал в обычную городскую больницу, где проработал 13 лет и создал новую кафедру и, постепенно, крупнейший хирургический подразделение. Под моим руководством было 3 отделения (180 коек) в 8-й больнице, 40 коек в «горстрой», двенадцатый клинике «Медиком», а еще филиалом моей кафедры была ровенская областная больница.

ВЗ Вы считали себя успешным хирургом?
- Считал. Хирург я действительно фартовый. У меня хорошо сложилась хирургическая карьера: за 30 лет активной работы не было ни одного скандала, связанного с моим именем. Так, неудачи случались, но они не были системными. Мне очень повезло, что на протяжении всей карьеры я работал с первоклассными хирургами. Это были настоящие ученые - люди с высокими моральными принципами. От них не приходилось ждать удара в спину. Почему я потерпел фиаско в конце карьеры? Я экстраполировал свои отношения с учителями на учеников, забыв о различиях поколений. Хотел вырастить достойную смену, но не получилось. Мне не дали возможности взять к себе тех, кого я хотел, - они все были «без рода и племени». Зато давали, кого я не хотел. А еще я пропустил момент, когда все перешло на товарно-денежные отношения.

ВЗ А в чем заключалось ваше фиаско?
- Я очень близко подпустил к себе человека, который, изображая «дружбу», ежедневно писала на меня докладные. Меня поставили в такие условия, в которых работать стало невозможно. И я пошел. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Сначала было очень туго. Но сейчас я понимаю, что это спасло мне жизнь: иначе бы я давно умер от инфаркта.

ВЗ Получается, что личный фактор сыграл ключевую роль?
- Здесь нужно понимать, что такое хирургия. По закону Великобритании есть три категории людей, которые не имеют права судебными заседателями: мясники, люди, которые более 6 месяцев ходили в плавание, и хирурги. Там, где тебя окружают люди, которым ты не доверяешь, - хирургией заниматься нельзя! Это специализация, которая рано или поздно приводит к профессиональной деформации. Ты начинаешь смотреть на мир не так, как другие.

ВЗ Как хирурги справляются с профессиональным выгоранием? Существует немало легенд, но расскажите, как на самом деле.
- Есть два периода. Первый - повальное пьянство. Начинается через года два после начала активной хирургической деятельности с «соточку» после операции. Очень плохой прогностический признак - коллективные посиделки в операционной. Просветление наступает, как правило, после 30 лет. Тем, кому положено, спиваются. Причем сублимируются в алкоголь всегда самые талантливые - из-за несоответствия запросов и возможностей. Врач уже может больше, а сверху не дают. Это ломает многих. Выход ищут в доступном с транквилизаторов - алкоголе. В худшем случае - в наркотиках. А второй период начинается после 40 лет и совпадает с возрастной мужской кризисом. В этот период или пьют, или впадают в крайности с молодыми медицинскими сестрами. Заканчивается все это, как правило, разводами. Но есть и замедленные случаи, когда пьют мало, но каждый день - по стакану. Мы их называли «Тихушники». Вот они потом и подставляют - устраняют конкурентов. В медицине дружбы нет. Я это точно понял.

ВЗ Наверное, алкоголь помогал пережить и пациентские потери?
- Личное «кладбище» напоминает о себе всегда. И с каждым годом все чаще. Занимаясь хирургией, ты сталкиваешься с горем постоянно. Но я старался его не запивать ...

ВЗ Сейчас все чаще говорят о том, что наши врачи не всегда умело сообщают родным о гибели пациента. Думаете, этого стоит учить студентов-медиков?
- Но этого не надо учить! Все должно базироваться на принципах христианства и человечности. Нельзя сообщать о смерти, жуя бутерброд! Есть незыблемые понятия, и если человек не владеет ими, она не может работать в этой профессии. Я всегда удивляюсь, как общаются с людьми сотрудники ЖЭКов или почты. Мне кажется, что они прошли конкурсный отбор тех, кто ненавидит людей врожденно! Да, не все могут корректно и вежливо разговаривать с пациентами. Я всегда вспоминаю легендарного профессора Коломийченко, который был главным хирургом фронта, а после войны возглавлял кафедру общей хирургии медицинского института. Так вот, даже когда у него родные забирали трупы, говорили ему «спасибо». Если у тебя нет контакта ни с пациентом, ни с их родственником - не лезь! Когда есть этот человеческий контакт, многое прощается. А нам есть что прощать ... Кроме одного - небрежного отношения к человеческой жизни. Общество придумало «зазеркалье» - идеализированную медицину. Медицина очень далека от той, какой ее изображают. Но я это понял после 30 лет работы. А скоро уйдут из жизни те, кто воспитан старой школы. Их уже практически не осталось. И лечить будет некому ...

ВЗ А о какой школу идет речь?
- О школе гуманизма, порядочности. Сейчас это никому не нужно. Для современных врачей пациент -
источник денег. Произошла тотальная подмена понятий и принципов, просмотр обществом критериев успешности. Ранее мы были социализированными, жили «обществом». Помните, когда получали награды, говорили, что это заслуга коллектива. Понятно, что в этом была доля лицемерия и каждый думал о себе, но дух общественности все равно был. Постепенно в моду вошли «герои-одиночки» и принцип «личного потребления», который предусматривал увеличение материальных ценностей. Я ничего не имею против денег: все хотят жить хорошо. Но на каком-то этапе оказалось, что знания, умения, образованность и соблюдение моральных принципов обесценились. Мы отказались от социального вектора. Даже министр здравоохранения Литвы несколько недель назад в дискуссии по поводу эвтаназии заявила: «У нас не социально направленное общество! Эвтаназию необходимо узаконить, потому что это прекрасный выход для малоимущих, которые не имеют доступа к паллиативной помощи ».

Почему врач должен есть некачественную пищу, донашивать дырявые ботинки и заставлять жену латать колготки? Почему его семья должна годами ждать профсоюзную путевку на захудалый отечественный курорт, когда фармпредставник может позволить себе отдых на Мальдивах? Они вместе учились! Только один пошел в клинику (в лучшем случае) или попал на участок (в худшем), а второй - нашел себе место в коммерческой фармакологической компании. И конечно врач, который остался в лечебном процессе, рано или поздно задумается: а зачем мне все это нужно? Жизнь одна! И начнет поиски источника доходов. А где можно заработать в медицине? Можно продать больничный лист и сесть в тюрьму. Остальные - не доказуемо. И эта «остальные» стала поощряться администрацией. С каждой операции нужно занести заведующему. Тот унесет главному врачу, который поделится с управлением, и круг замкнется. Затем наметилась тенденция брать «мзду» с врачей, которые приезжали на курсы в Киев из регионов. Деньги брали «на развитие кафедры», мол, у них там, в районах, все есть. Ссорился с таким произволом к ​​зубам. Что же в них в районе есть? Так, мешок картошки пациенты принесут, забор починят. А эти 50 долларов, которые у него взяли как благотворительный взнос, ему отрабатывать годами! Там денег не носят. Более того, районный врач всегда на виду. Это здесь можно напортачить и затеряться в толпе. Одна операция может преподнести районного врача до небес, а может сделать так, что ему и дом сожгут, и проклянут навечно. Вот те - в районах - полевые командиры. Они не прячутся за спину профессора. Сегодня в него человек в сенокосилку попала, а завтра ребенка кипятком ошпарило. И на все случаи он один. Без КТ и МРТ. Вот на ком все держится. Вот они - виртуозы. Если закрыть в Киеве какую клинику - ничего не изменится. А закрой в районе - «завоет» весь район!

ВЗ Кстати, с вашим именем связано много виртуозных операций ...
- Для меня каждая операция неповторима. И дело не в виртуозности. Запомнилась, как первая любовь, первая аппендэктомия. Это был просто восторг! А еще запомнились некоторые пациенты. К примеру, военком одного из районов с панкреонекрозом. Я его оперировал 16 раз подряд. Он провел у меня в клинике 252 дня. До сих пор служит ... Еще была у меня интересная бабушка. Она пришла с дедушкой ко мне на прием, и я подумал, что они бомжи - до того грязные были, в обносках. У бабушки - огромный живот и справка о том, что у нее рак яичников четвертой стадии, которой уже года два. Я сразу понял, что врачи напутали, и спросил, чего они от меня хотят? Бабушка попросила сделать хоть что-то, а то ей ходить стало совсем тяжело. Я ее разрезал, а там опухоль забрюшинного пространства - 18 кг весом. После операции разговорились: бабушка - одна из создателей «Бурана», ее муж - полковник спецназа. Когда Союз развалился, они остались в чужой стране без пенсии. Так и живут ... Через несколько лет бабушка пришла снова - эти опухоли часто рецидивируют. Вырезал. На третий раз пришла с новым шрамом на животе, смущаясь призналась, что «по« скорой »удалили желчный в другой больнице и теперь ей передо мной очень стыдно.
В 90-х запомнились одни бандиты. Кстати, благодаря им наша 10-я больница тогда выжила. Лекарства ящиками и контейнерами привозили. С ними было очень легко. Это депутаты и чиновники требуют оплаты за прикосновение к их тел. А бандиты даже кормили очередные изменения: вечером из ресторана привозили сервировочные столики и угощали всех.

ВЗ Вы часто комментировалы всевозможные новшества и реформы. Сейчас вы вне системы, ваше мнение изменилось?
- «Реформохрения ускорилась и углубилась» ... О какой реформе речь? Давно уже реальные ребята пилят реальное «бабло». А все эти реформы для дураков. Если ввести страховую медицину, будет только хуже. Страховая компания, по определению, - это неприбыльная организация, которая существует на то деньги, Которые сумела аккумулировать. С них нужно заплатить зарплаты, аренду и так далее. Пациентам ничего НЕ останется. Нужно честно признаться - мы не в состоянии содержать медицину. Тогда можно убрать статью Конституции, и человек будет сама думать, как ей заплатит. В зависимости от своих возможностей, она или платит наличными или аккумулировать свои средства в страховой компании. Но это Должны решать сами люди. Я несколько лет назад был в одном из госпиталей Китая. На первом этаже - куча окошек, в которых стоят люди. Спросил, что это? Ответили: это люди оплачивают услуги. Я удивился, ведь там работает страховая медицина. Мне объяснили, что люди платят сами, а уже потом страховая возвращает им 75% средств. Зачем госпиталя иметь дело со страховыми компаниями? Ему нужны живые деньги. Более того, часть людей, которым нечем было рассчитаться, отрабатывают во дворе (строят, красят, копают). И такая форма оплаты подходит.

А у нас никакой надежды на государство нет. Посмотрите, что происходит с финансированием военных действий. Собрали с людей деньги, а лучше там солдатам не стало. Вот моего соседа призвали на днях. А дома жена и двое детей 4 и 2 года. Мы с соседями скинулись деньгами и купили ему бронежилет. Может хоть он спасет ему жизнь. И кормит армию не государство, а волонтеры. Получается, что люди эффективнее огромную махину. Да, эти военные действия - реальная угроза для жизни чиновников, их семей и благополучия. Они себя не могут защитить! А о народе не будут думать и подавно. Уже изменилось 16 министров здравоохранения - никто ничего толком не сделал! Потому что все понимали: они на посту временно. И за это время нужно решить свои материальные проблемы, удовлетворить свои амбиции и устроить своих близких. Остальные - голословные обещания. И у нынешнего министра неправильный вектор. Да и не может человек, не знает системы здравоохранения изнутри, управлять отраслью. Идеальный вариант для Минздрава - имплантировать успешного начальника областного управления, достигший высот на региональном уровне, но с нуля.

ВЗ А какие шаги должен сделать МЗ, чтобы вывести нашу медицину на новый уровень?
- Для этого нужна политическая воля руководства страны. МЗ - всего лишь инструмент. Президент и парламент должны, наконец, прийти к выводу, что здравоохранение - жизнеобеспечивающая отрасль. Самый дорогой ресурс - люди. Парадокс в том, что пока нашим руководителям украинцы не нужны. Все свое будущее они видят там, где учатся дети и хранятся капиталы. Здесь они просто пополняют ресурсы.

ВЗ А что бы сделали вы на посту министра?
- Я бы дал возможность развиваться частному сектору. Передал бы больницы вместе с землей в частные руки. Но с единственным условием - сохранением профиля клиники и коечного фонда. Если в этой больнице было отделение травматологии - оно там должно остаться. Иначе все перепрофилируют в клиники стоматологии, репродуктивной и эстетической медицины - в том, что приносит быстрые деньги. Я создал бы условия для частников, но не ломал бы старое. Пусть обе системы функционируют параллельно. Не сработает новая - останется старая. И в новую я бы не вкладывал ни копейки, но дай им те же права, что и в государственных (выписка больничных листов, расход наркотиков и т.п.). Кроме этого, обязаны остаться специальности, не подлежащих приватизации: противоэпидемическая служба, СЭС, родовспоможение, онкология, патологоанатомические службы и инфекционные заболевания. Это должно остаться сугубо государственным. Все остальное - пожалуйста, развивайте. Кроме того, мне непонятна волокита с семейными врачами. Такой специалист хорош только в пределах села. Зачем они в больших городах? В странах Европы они объединяются в поликлиники. Десяти семейным врачам проще купить аппарат УЗИ, чем одному. А у нас опять базар. Больной идет к семейному врачу, тот посылает его на анализы в поликлинику и частную лабораторию, затем анализы снова несут семейному врачу, который направляет пациента к «узкому» специалисту. Зачем человеку делать столько лишних движений, тем больше больной?

ВЗ Возможно, вы знаете страну, путь которой можно было бы взять за пример?
- Мне импонируют некоторые моменты развития системы здравоохранения в Грузии. Например, их уровень паллиативной помощи. На время моего визита ее курировала первая леди страны Сандра Саакашвили и католикос. Правление грузинской церкви сказал своим священнослужителям: достаточно зарабатывать деньги на крестинах и свадьбах, нужно идти к тем, кто умирает, - спасать их души, облегчать страдания. К слову, все храмы Грузии должны иметь медицинское подразделение. Если церковь маленькая, там могут просто измерять давление или раздавать лекарства, но что-то делать обязаны. При монастырях есть родильные дома, монастыри их финансируют. Правая рука католикоса - отец Адам - ​​кардиолог, доктор наук. При его монастыре многопрофильная клиника. Так вот все это форматирует уровень паллиативной помощи. Больные в хосписах Грузии не умирают! Там им оказывают помощь, а умирают люди дома - на руках у родных.

Понятие паллиативной помощи гораздо шире, чем мы привыкли считать. В него входит комплекс мероприятий по продлению жизни и улучшению его качества. Именно этим и занимаются хосписы Грузии: устраняют острую задержку мочи, ставят трахеостомы, делают эвакуацию асцита и др. Человеку стало легче - ее выписывают. У нас этим не занимаются. Нашим законодателям сложно объяснить суть паллиативной помощи. Они считают, что в этом случае достаточно одной таблетки обезболивающего. А грузины запустили свободное обращение морфина сульфата. И я во время поездки спросил министра безопасности Грузии, не было им страшно? Ответил: «Было! Поэтому мы для начала собрали наркоманов и раздали им препарат. Те сказали - ерунда! Не приставляет! Поэтому мы сразу позволили любому врачу выписывать препарат на 7 дней ». Правильно, у морфина сульфата основное действие - анальгезия, эйфории он не вызывает. Для наркомана он не интересен. Но, несмотря на положительный опыт Грузии и других стран мира, наладить производство у нас в стране пока не получается. Более того, грузины позволили врачам назначать морфин в соответствии с концепцией ВОЗ: не по показаниям, а по часам (предварительно). Затем они посчитали, сколько морфина пошло за первый год и за второй. Во втором случае его надо было больше. Подумали, что произошла утечка. А оказалось, что благодаря новой системе паллиативной помощи просто выжило больше людей ... А у нас вообще никому ничего не нужно. Первую книгу по паллиативной помощи «Лечение болевого синдрома в онкологии» написал именно я десять лет назад. Россия попросила моего разрешения ее переиздать, и четыре года она считалась стандартом оказания паллиативной помощи - в Украине она осталась незамеченной.

ВЗ А чем вы занимаетесь сейчас?
- Сейчас я дышу полной грудью. Живу в деревне, на свежем воздухе, осваиваю аграрные нюансы, пишу книги. Я бы хотел принять участие в реализации хорошего медицинского проекта. Но, к сожалению, такого нет ...

Беседовала Татьяна Приходько, «ВЗ»

Если вы заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl + Enter.